История нашего города полна неопознанного. Все, что может нам ее рассказать, лежит почти на поверхности: надо лишь обладать компетентным взглядом. Настроить фокус — задача археологов. Самый главный из них обосновался в объекте культурного наследия федерального значения — городской усадьбе П. П. Игнатьевой – Н. А. Белкина.
В беседе нашего корреспондента с главным археологом Москвы Леонидом Кондрашевым вы узнаете о непростом становлении в профессии, кадровом археологическом «голоде», интересных городских находках и реальном возрасте любимого города.
НЕ ТОЛЬКО РОМАНТИКА
— Леонид Викторович, вы начали археологическую работу в Москве с должности землекопа, дойдя до начальника раскопов на Манежной площади, в Лефортовском парке и других объектах города. Была ли профессия археолога вашей мечтой или так, как говорится, исторически сложилось?
— Вообще, я хотел стать школьным учителем, но меня увлекла романтика летних экспедиций. Когда мне предложили место, пусть и низовое, но в Москве, то хобби стало профессией. Мой учитель — первый главный археолог города Москвы Александр Григорьевич Векслер, он возглавлял крупные исследования в столице. Замечу, что тогда имелись многие непонятные моменты в профессиональном пути. Было неясно, нужно ли прежде всего быть практикующим археологом или чиновником, отвечающим за существование и развитие системы археологии. В XX веке наше археологическое направление активно развивалось, превращаясь из достаточно разветвленной, но своеобразно развивающейся системы сохранения объектов культурного наследия в современную, грамотно формализованную структуру, которое с точки зрения правового поля синхронизировано с мировыми достижениями.
Сейчас создана эффективная система контроля, оценки проектной документации. Разделены государственные функции и научно-исследовательские. Но, кстати, наш департамент не берет на себя не свойственные ему функции научных исследований, но через инструменты государственных услуг и надзора следит за тем, чтобы система находилась в динамическом равновесии. Как в раскопках, так и по линии реставрации задействованы серьезные специалисты. Поэтому сотрудники, которые составляют «костяк» и также молодежь, которая привлекается в Департамент культурного наследия города Москвы, даже сами того не подозревая, проходят серьезный фильтр по профессиональным и образовательным компетенциям. И далее они уже сами решают, чем им нравится заниматься больше всего: быть причастным к раскопкам или же проводить исследования, делать свои выводы.
— Самые важные качества для археолога?
— Есть такая фраза, что археолог может быть тупым, но аккуратным. Несмотря на всю шутливость высказывания, важно понимать, что, когда археолог работает, его задача в том, чтобы все последующие профессионалы могли использовать его материалы. Два раза на одном и том же месте раскопки провести нельзя, мы не можем потом восстановить все заново. То есть археолог должен зафиксировать ситуацию таким образом, чтобы следующим поколениям было понятно без натурных наблюдений, а на основе данных получалось делать свои выводы. В этом заключается сложность археологического кропотливого труда.
Да, в каждой шутке есть доля шутки. Конечно же, для работы археолога важен профессионализм. Скажу так, людям с низким интеллектом сложно будет работать в археологии. Здесь скорее применимо сравнение с интеллектуалами эпохи Возрождения. Необходимо держать в голове огромный пласт информации, понимая, что вы копаете, какие типы предметов можно встретить. Артефакты очень информативны, и в этом смысле они превосходят письменные источники исторической информации. Они не отражают предпочтения того или иного князя, который летопись заказывал: вот шел человек, потерял какую-то вещь, не думая, как он при этом будет выглядеть в глазах потомков. Однако, есть одна проблема: все эти артефакты молчат. Только археолог может заставить их «заговорить». Сравнивая этот предмет со множеством других, он должен понять не только что это, но и почему это. Как эта вещь оказалась у него под лопатой? Не имея профессиональной базы, сложно будет ответить. Получается, требуется быть большим универсалом. Безусловно, существует и потребность в узкоспециализированных знаниях — например, при работе со стеклянными находками, — но это скорее исключение, чем правило. В основном изучаются вещи, которые уже были найдены до этого.
Археологи не охотятся за артефактами, им важнее кропотливо зафиксировать то, что они нашли. Предугадывая ваш вопрос о нелегальных копателях — с любителями незаконно раскопать и положить найденные артефакты себе в карман (а таких особенно много в Новой Москве), нам помогают работать добровольные помощники, ранее называемые общественными инспекторами, а также полиция, которая в праве проверить документы и выяснить, на каком основании тот или иной человек ходит с металлодетектором, делая какие-то «закопушки». Нас информируют, мы проводим лекции, объясняем. Разработали методичку. Кстати, количество нелегальных копателей сократилось, но все же это феномен обширный. Мы на стадии борьбы с этим.
И, что немаловажно, археолог должен быть терпелив.
— Есть ли кадровый голод в археологии?
— Конечно. Дефицит был всегда, он и остался. Во-первых, не везде есть специализированные кафедры, хотя их уже стало больше. Во-вторых, не каждый, кто проникся профессиональной романтикой, вдохновляясь если не Индианой Джонсом, то фильмом «Джентльмены удачи», проходит обучение до конца. Более того, молодым специалистам нужен наставник. «Группа опытных археологов, которая находит группу менее опытных» (смеется).
В любом случае, мы только приветствуем, когда специализированные образовательные учреждения организуют свои программы. У меня лично огромное уважение вызывают педагоги-археологи, которые могут не только вести профессиональную деятельность, но еще и грамотно умеют преподать эти навыки. Опять же, таких людей мало.
Нужно обладать широким спектром знаний, находиться на стыке истории, реалогии и материаловедения. Надо понимать особенности строительства, где какие приемы использовались и так далее. Это реально сложный труд.
ЧТО ПОД ЛОПАТОЙ?
— Как проходит процесс раскопок?
— Большой пласт археологических исследований занимает так называемая спасательная археология. Однако вопреки всеобщему мнению, археологи не стремятся копать больше. Если археологический памятник находится за городом, то проще сдвинуть стройку, чтобы ничего не испортить. Но Москву нельзя «закрыть на ключ». И чтобы наши последователи могли получить необходимый пласт информации, перед началом любых разрытий, ремонтов коммуникаций и прочих работ, которые проходят в черте города, необходимо провести археологические исследования.
Бывает так, что копают, например, яму XIX века, а она впущена в яму XVII, даже XVI века, и более поздние вещи попадают глубже. Нам надо понять, почему так вышло. Для этого работает полный спектр археологических организаций, и в соответствии с законом застройщик может заключить контракт с любой из них. Интересный феномен, что еще дореволюционная система выдачи разрешительной документации, которая, как повелось с XIX века, называлась «открытый лист» и относилась к ведомству императорского двора (императорская археологическая комиссия — прим. ред.), действует до сих пор. Это, с одной стороны, приятно, а с другой — есть определенные проблемы, потому что, как я уже говорил, есть четкие потребности функционирования системы. И на данном этапе эта система все-таки уже должна быть скорректирована.
Конечно, наивно полагать, что стройка начинается с экскаватора и рабочих, которые пришли, закурили «беломорину» и пошли что-то копать. Перед выходом на площадку формируется исходно-разрешительная документация, то есть сама идея данной стройки должна быть согласована, обоснована, защищена. Соответственно, застройщик должен четко понимать, с какими моментами по сохранению культурного наследия он столкнется, отразить это перед госорганами. После этого археологами готовится раздел проектной документации, где планируются будущие археологические исследования. Далее, когда застройщик получает разрешительную документацию, на объект выходят археологи.
Все представляют некий образ Индианы Джонса в шляпе. Сейчас, конечно, это выглядит не так: наших специалистов трудно отличить от других строителей. Часто даже некие «доброжелатели» сообщают об «отсутствии» археологов на объекте, но это не так. Просто у них те же каски, такие же жилеты, они там есть.
Но все же Москва — город большой, и без нарушений не обходится. Многие пытаются начинать стройку без археологии. И если после согласования исходных документов и выхода строителей на работы соответствующая археологическая организация нас об этом не уведомляет, мы останавливаем процесс, высылаем туда своего инспектора. Помогает и общественность, которая тут же сообщает о подобных случаях. Например, есть очень интересные остатки древнего города Перемышля Московского. После того, как защитная линия сдвинулась в сторону Серпухова, он значительно запустел, но для археологов это, наоборот, хорошо, потому что мы имеем некий срез XVII века, остающийся нетронутым для изучения. Городу в каком-то смысле повезло: там не было активной строительной деятельности. Когда-то там была дача знаменитого кондитера Филиппова, а потом ее отдали под базу олимпийской команды Советского Союза. После долгого запустения у сооружения появился новый хозяин, и, как мы выяснили, он затеял ремонт старых коммуникаций, ничего не согласовывая с нами. Сейчас разбирается дело об административном правонарушении, но главное для нас — не наказание, а то, что мы побеседовали с людьми, которые хотят возродить здание как гостиничный комплекс. Они договорились с археологами, что все будущие работы будут сопровождаться археологическими исследованиями. Для нас это плюс, учитывая то, что последние раскопки там проводились в середине 50-х годов XX века, а теперь они там точно будут, мы в этом уверены.
Вообще в городе есть объекты здравоохранения, образования, административные единицы, функционирующие в памятниках культурного наследия. Многие строения с охранным статусом находятся в собственности Правительства Москвы, и в этом случае оно выступает и как контрольно-надзорный орган, и как рачительный хозяин, который следит за тем, чтобы ценные сооружения находились в надлежащем состоянии.
Кроме того, город — это динамичная система. Через градостроительные регламенты власти регулируют, чтобы в городскую ткань не «сажали» инородные объекты. Здесь мы работаем в связке с Москомархитектурой. Любой потенциальный застройщик может через открытые источники посмотреть, какого плана и объема объект можно построить в той или иной местности. Ограничения понятны, есть историко-культурный опорный план, правила землепользования и застройки, режимы и регламенты.
— Где хранятся найденные артефакты?
— Это тоже часть нашей работы, хотя и не совсем профильная. Согласно закону, каждый археолог обязан сдать найденные им артефакты в государственную часть музейного фонда в течение трех лет, это время им дается на научное осмысление. Тем не менее, наблюдается определенная правовая коллизия, ведь музеи их принимать не обязаны. В советское время процесс шел более охотно, а в нынешний период музейным организациям приходится долго объяснять, как ты эту вещь «добыл», на что потратил бюджетные деньги и так далее. Получается, что специалисты вынуждены сами искать, куда бы им их находки пристроить. Проблема со сдачей коллекций есть во многих регионах. В Москве у нас налажена прочная связь с Департаментом культуры и Музеем Москвы. Совместно мы создаем график приема коллекций, находим их и сдаем. Делаем описи, фиксируем объекты. Для профессионального изучения они доступны, а в рамках экспозиций с представленными материалами может ознакомиться каждый.
— Недавно в Замоскворечье ученые обнаружили клад — монеты XV–XVI веков эпохи Ивана Грозного и его предков. Всего зафиксировано более 700 находок. Расскажите об этом подробнее.
— Помню, помню. Я тогда очень сильно смеялся. Мы узнали об этом из прессы. В начале очень забеспокоились, поскольку желательно было бы, чтобы сначала эта информация поступала к нам, а не в средства массовой информации. Выяснили, что было обнаружено скопление монет, только их было не семьсот, а семь! И археологи по этому поводу пока не могут ничего больше сказать, идет изучение, наши коллеги-нумизматы еще должны их почистить. По штемпелям монет можно установить более точный период, хотя они стирались в процессе чеканки. Работа ручная, и соответственно, они отличаются друг от друга. Существуют методы, которые позволяют датировать монеты в более узком диапазоне. В любом случае это не клад, а небольшое скопление. К сожалению, неверная информация обросла фантастическими подробностями, а археолог не может с ходу дать аргументированную позицию. Нужно время. Поэтому и возникают такие «дутые» сенсации. Когда к нам полетели запросы, мы разъяснили ситуацию.
Бывали в Москве клады-гиганты. Когда банковская система еще не развилась, самой надежной сейфовой ячейкой была сырая земля. В Гостином Дворе как-то обнаружили 95 тысяч монет! Ценность в этом — не в деньгах, а в информации. Чеканка из разных городов помогает отслеживать торговые связи. Учитывается вес монет — чем хуже экономическая ситуация, тем он меньше. Состав клада дает понять, какие классы населяли местность — богатые, средний класс или же бедные. Реальная экономика, без прикрас.
МОСКВА АРХЕОЛОГИЧЕСКАЯ
— На первом после своего переизбрания заседании Президиума Правительства Мэр Сергей Собянин сообщил, что госпрограммы развития города будут пересмотрены. В частности, будет учтена реставрация не менее 150 объектов культурного наследия ежегодно. Это много или мало?
— Это планомерная работа практической деятельности по сохранению объектов культурного наследия, не лихорадочная деятельность. Мы давно ее ведем вместе с Департаментом культуры, собираем и подготавливаем информацию. В начале, безусловно, объектов было гораздо больше, наблюдался всплеск. Сейчас мы вышли на указанную вами цифру, плюс-минус столько сооружений ежегодно нуждается в реставрации. Повторно они в этот перечень уже не войдут. Если только когда они обветшают, то нужно будет их поддерживать.
— Какая Москва вам больше по душе: старая или современная, «новая»?
— В жизни все неоднозначно. Мы, как археологи, сильно «опрокинуты» в прошлое. Но без доли профессионального цинизма, как, например, у медиков, невозможно здраво его оценивать. И хотя душой мы там, все равно довлеет некая отрешенность и объективность. Любовь к тому или иному периоду не должна застилать взгляд.
На самом деле, я восхищен тем, как работает современное общество. Сложная, многогранная система, где все «шестеренки» цепляются друг за друга. Она не идеальная, но лучше, когда хаос приходит в систему, чем наоборот. Мне интересно работать на стыке прошлого и настоящего.
— Мосгорнаследие участвует в наименовании территориальных единиц, улиц, станций метрополитена, организаций и других объектов города Москвы. Как это происходит?
— Недавно как раз провели заседание комиссии. Есть специальные принципы, работаем под руководством первого заместителя Мэра, анализируем поступающие предложения, слушаем муниципальных депутатов. В градостроительстве есть такое понятие, как «проектируемый проезд» — тот, что еще не имеет названия, без которого невозможно сдать строящийся дом. При необходимости мы формируем свои рекомендации, размещаем их на портале «Активный гражданин» — и что мне нравится, так это то, что москвичи все чаще стали слушать профессиональные советы. Оживленные дискуссии, столкновение мнений, сначала консенсуса нет. Все же в результате подбираются названия, соответствующие должным критериям. Политика наименований развивается, и, например, благодаря активной внешней политике Москва недавно получила сквер Абделькадера — алжирского политического деятеля, который в свое время спас наших дипломатов. Приезжал президент Алжира, участвовал в его открытии. Кстати, здесь действует принцип взаимности, и в другой стране тоже появляются территориальные единицы-побратимы.
— Столица недавно отметила свой день рождения. Однако, если учитывать найденные артефакты, она гораздо старше, не так ли? Сколько же, на ваш взгляд, ей лет?
— Меня часто критикуют, что я стремлюсь сделать Москву старше. Вряд ли мы найдем закладной камень, но традиция отсчитывать возраст городов по идее Карамзина, на мой взгляд, может быть пересмотрена. Дискуссия по этому вопросу не утихает, и, возможно, мы найдем способ доказать, что более ранние артефакты являются гарантией того, что в то время Москва уже была городом.
Условная дата, которая сейчас установлена в сентябре, дает жителям возможность еще раз задуматься о славной истории нашей столицы. Это прекрасно. Остальное оставим исследователям.
